Явь была холодна. Лиловели лениво, Словно лунный ланшафт, ледовитые дни. В скорбном лоне души, на безрадостной ниве Не взошло ничего - лишь плевелы одни. Стынут руки и разум, и реки застыли, В сердце стужа и скорбь, и сознанье стези, Растерявшейся памяти смутные были, И безумье хлопот в неизвестной связи. Болью в черепе мелятся льдины извилин, Льда колоссы мельча в мелюзгу и шугу, И по коже мороз, и не ухает филин В захолустье души, всё бело и в снегу. Эта белая боль колдовски неослабна, Я молюсь ледяной крестовине окна, Что же лето так быстро, легко и бесславно Отошло, и на взлете замёрзла волна? Нет, не быстро, не сразу, сперва разложенье Только тронуло кроны, и долго гнила И печалилась осень, свершая сожженье, Как тот самый огонь, что не дарит тепла. Луч округлого солнца всё реже и реже Тускло падал на землю, и падал в цене Его мертвенный блеск, и росло побережье Индевеющих сумерек в розовизне. А листва, покружившись, лишала обличья Столь живые когда-то, зеленые и Искрометные рощи, и умерли птичьи Голоса, растеряв где-то звуки свои. Пальцы рук наложив на асфальтовых горлах, Чёрной горечью взмокнувших, мглисто легли Лубяные аллеи, и в лужах прогорклых Изогнулась вода наподобье петли. Лишь одно конвульсивное перемещенье Позволяла природа порой, находя Всё движенье не целью, а только мишенью, И цедилась немолкнущей дробью дождя. Рефрагировал воздух. Земля, как на блюде, Становилась, сродни поминальной кутье, Не теплей. Лишь теплее одетые люди Отрешённей и зябче влекли бытие. Что там люди! В природе самой наступила Та маразма пора, одряхлению вслед, За которой встает перспектива могилы Совокупностью многих побочных пример. Вот тогда-то из туч, вислобоких и вязких, Вдруг пошёл первый снег, из него и взялся, Поглотив и вобрав все спектральные краски, Белый цвет, обволокший собой всё и вся.